Alfavo

9. ОТТЕПЕЛЬ

На втором курсе мы с друзьями стали организовывать вылазки на природу. Зимой мы с Таней совершили двухдневную вылазку в Холщевики. Эти красивые места Подмосковья я приметил из поезда, когда ездил домой в Ригу на каникулы. Покатавшись на лыжах по лесу, ночью в палатке мы с Таней продрогли и сбежали отогреваться на станцию. Но глоток романтики ухватили. В другой раз выезжали всемером в Храброво, правда, без лыж, зато прокатились в санях на конной повозке.

Зимний пейзаж в Храброво.Равноправие по-женски

Хрущёвская «оттепель» началась для нас с фильма «Карнавальная ночь», показанного в канун 1957 года. Этот фильм, представляющийся сейчас рядовой музыкальной комедией, знаменитой лишь песнями Людмилы Гурченко, поразил тогда свежестью и смелостью. Он потешался над бюрократизмом и ханжеством, возвращал попранные права джазовой музыке, а в целом пробудил надежду на более правдивую, свободную и весёлую жизнь. «Нам дали возможность сказать правду, и мы должны успеть её сказать», − сформулировал настроения в кинематографе тех времён актёр и режиссёр Владимир Басов. А куплетисты Рудаков и Нечаев пели под бурные аплодисменты:

«Ах, снег-снежок, белая метелица,
Взяли спели, что хотели, аж самим не верится!»

В Москву стали приезжать западные артисты. В декабре 1956 года приехал Ив Монтан с супругой Симоной Синьоре, которых даже пригласили в Кремль на новогодний приём. После их отъезда некоторые представители творческой интеллигенции за проявленное подобострастие пострадали от злых языков поэтов-сатириков в популярном цикле стихов «Монтаниада». А Ив Монтан «в благодарность» за тёплый приём в стране Советов потешался перед французской публикой над женским бельём, купленном в московском магазине.

На гастроли в Москву приезжали и целые коллективы: негритянский театр с оперой «Порги и Бесс», группа бразильских артистов, трио «Лос Мексиканос»… А в апреле приехал Венский балет на льду. За билетами на это чудо ХХ века мы целую ночь, паля костры, дежурили в бесконечной очереди в Лужниках. Надо сказать, не пожалели. Потом приезжали и другие ледовые балеты, а когда появился наш, то всех переплюнул. Прежде всего, слаженностью движений. Ну, и конечно, девчатами.

В этом году на первомайский праздник наш курс не направили на физкультурный парад, и мы с Таней и Эдгаром выехали на подмосковную речку Протву. Дойдя до деревни Юрятино, осмотрели остатки кирпичной мельницы и угнали чужую лодку без вёсел. За нами погнался было дед – то ли хозяин, то ли сторож, но отстал. Мы плыли по течению, а речка так петляла вокруг Юрятина, что через час нас принесло к нему с другой стороны. Там мы и оставили лодку, частично очистив свою совесть. Зато отдохнули на славу.

После второго курса основная масса студентов поехала на Алтай и в Казахстан поднимать целину, а в Москве состоялся Международный фестиваль молодёжи и студентов, на который оставили участников самодеятельности, в том числе и меня как аккордеониста. Выступив в заполненном концертном зале нашего ДК вместимостью 760 мест, я лихо сыграл «Финскую польку» и «Карусель» и выбился в лауреаты районного масштаба. Ниже приведена «Карусель», которую я сыграл на синтезаторе уже в наше время, может, и похуже, чем тогда, но зато с собственной ансамблевой аранжировкой. А в те поры аппаратуры для звукозаписи у нас не было.

Фестиваль был одной из ярких примет разгоравшейся «хрущёвской оттепели», которая началась для нас с фильма «Карнавальная ночь», показанного в канун 1957 года. Этот фильм, представляющийся сейчас рядовой музыкальной комедией, знаменитой лишь песнями Людмилы Гурченко, поразил тогда свежестью и смелостью. Он потешался над бюрократизмом и ханжеством, возвращал попранные права джазовой музыке, а в целом пробудил надежду на более правдивую, свободную и весёлую жизнь. «Нам дали возможность сказать правду, и мы должны успеть её сказать», − сформулировал настроения в кинематографе тех времён актёр и режиссёр Владимир Басов. А куплетисты Рудаков и Нечаев пели под бурные аплодисменты:

«Ах, снег-снежок, белая метелица,
Взяли спели, что хотели, аж самим не верится!»

В рамках фестиваля мы с Эдгаром, который ездил на целину в прошлом году, посещали концерты и спортивные соревнования, общались с иностранными студентами, благо они съехались в Москву из ста тридцати стран мира. Запомнилась стрельба из лука на стадионе «Трудовых резервов» и парень из Люксембурга, с которым мы общались довольно активно. Объяснялись с иностранцами кое-как, в основном, по-английски, но немало гостей понимало и русский. Менялись значками, головными уборами, даже денежными купюрами. Все были настроены доброжелательно и компанейски, хотя не обходилось и без разногласий.

Стремление к правде, свободе и дружбе проявилось у нас и в мирных инициативах на международной арене, и в упразднении глушилок, издавна жужжавших на волнах западных радиостанций «Голос Америки», «Свобода», «Би-би-си», «Немецкая волна». Появилась возможность что-то узнать об «их» жизни, послушать западную музыку. Но радовались недолго, поскольку вскоре в Венгрии произошёл антисоветский путч, и глушилки заработали снова, хоть и с опозданием. Три дня мы свободно слушали западные репортажи о драматических событиях в Будапеште, когда наше радио затаилось и молчало. На этот путч я откликнулся куплетом в «Объективе»:

В Венгрии событиям потеряли счёт,
Венгрия закрыта на переучёт,
В Венгрии дерутся – вот ведь ситуация!
То не революция – инвентаризация.

Хрущёвская оттепель одарила нас новыми возможностями, одна из которых − бум туристских походов − особенно пришлась мне по душе.

Это Женя Глазунов (приятель из более поздних времён) спел популярную туристскую песенку. И таких песенок становилось всё больше. Ведь одновременно с туризмом получили невиданное распространение песни под гитару.  Оно и понятно – инструмент недорогой, освоить его для аккомпанемента несложно, к тому же он не заглушает даже слабый голос певца. Кроме того, гитара лёгкая, её можно брать с собой и на вечеринку, и в дальний поход. В продаже стали появляться палатки, байдарки, штормовки и примусы, заработали туристские клубы и прокатные базы снаряжения, публиковались пособия для туристов и книжки об их походах, стал выходить альманах «Туристские тропы»… Туристы с рюкзаками и гитарами заполнили вокзалы, электрички и дальние поезда. «Пора! Ударил отправленье вокзал, огнями залитой, и всё, что прожито с рожденья, уже как будто за чертой», − писал Александр Твардовский в своей свежей блистательной поэме «За далью даль». 

Нынче многие ругают Хрущёва, а я лишь благодаря его оттепели объездил полстраны в турпоходах, уж не говоря о том, что многие жители в это время из бараков и коммуналок перебрались в отдельные квартиры. Правда, хрущёвские пятиэтажки вскоре обозвали «хрущобами», но когда нет и такого… Хрущёв дал стране глоток свободы, и современники, именуемые поколением шестидесятников, к которому я отношу и себя, не могут не быть ему за это благодарны. Он освободил тысячи безвинно репрессированных, вернул гражданские права колхозникам, ослабил оковы народной инициативы, и люди стряхнули с себя оцепенение, стали гораздо более открытыми и честными в работе и в жизни.

Сколько талантов вырвалось на свободу! Двинулись вперёд наука и техника, началось освоение космоса, Гагарин совершил первый в истории полёт вокруг Земли. Появились отраслевые Академии наук – медицинская, сельскохозяйственная, педагогическая, архитектуры и строительства. Было создано Сибирское отделение с крупнейшим научно-исследовательским центром под Новосибирском, а в подмосковной Дубне открылся Объединённый институт ядерных исследований с самым мощным в мире ускорителем элементарных частиц – синхрофазотроном.

Свежий воздух ворвался и в сферу общественной жизни. Ушло казённое лицемерие, обнажились искренние чувства. В журналах, а потом и отдельными книгами стали печатать игнорируемых ранее отечественных писателей и переводы новинок зарубежной литературы. В поэзии звёздочками вспыхнули Евтушенко и Рождественский, Вознесенский и Ахмадулина, Окуджава и Высоцкий, Визбор, Городницкий и другие барды. Какие свежие это были стихи и песни! Многие из них до сих пор бьют в самое сердце. В прозе тоже появились яркие имена вроде Александра Солженицына. «Один день Ивана Денисовича» мне тогда, правда, не понравился, зато позже понравился его манифест «Как нам обустроить Россию».

В целом, я считаю, – мне очень повезло, что мои студенческие годы пришлись на эпоху хрущёвской оттепели. Моё мировоззрение было к ней готово, и она животворно повлияла на всю мою дальнейшую жизнь, на мои взгляды и приоритеты. А Хрущёв… Конечно, были у него перекосы. При нём одновременно с отменой огульных обвинений деятелей культуры произошли такие позорные акции, как разгром выставки непризнанных художников, травля писателя Бориса Пастернака и поэта Иосифа Бродского, доведение до самоубийства главы Союза писателей Александра Фадеева, подавление восстаний в Новочеркасске и в странах народной демократии, расстрел «валютчиков»… Так он спасал социализм, в который свято верил, но который зашатался, чуть только ослабили вожжи. Но пока удержался. А кукуруза – отличная культура, если сажать с умом. Выступление на ХХ съезде партии с разоблачением ошибок и преступлений Сталина в условиях того времени – вообще шаг рискованный и героический. А что касается перекосов – поищите того, у кого их не было. К тому же по инициативе Хрущёва Политбюро ЦК КПСС реально вернулось к коллективному руководству, так что свалить все перекосы лично на него не получится. Там один непотопляемый «серый кардинал» Михаил Суслов чего стоил.

А как случился просчёт с целинными и залежными землями? Идея была хорошая: накормить, наконец, страну собственным хлебом, а для этого засеять пустующие земли. Три года радовались большим урожаям, но постепенно экстенсивное земледелие в условиях засушливой степи привело к деградации тонкого плодородного слоя почвы и неурожаю, как в своё время на Дальнем Западе США. Через девять лет земля окончательно обеднела, высохла и обрабатывалась уже в убыток. А надо было вовремя оставлять её под паром, подумать о мелиорации. Но кто же знал, как обращаться с такими землями? Может, кто-то и знал, да система-то административно-командная, а не советская от слова совет, советоваться, слушать советы. Кто-то там, правда, советовал повернуть сибирские реки вспять, с севера на юг, но до такого перекоса, к счастью, дело не дошло.

Ещё надо помнить, что, включившись с Америкой в перетягивание каната за стратегическое превосходство, мы тратили огромные средства на реализацию атомного проекта, развитие ракетной техники, совершенствование вооружений. Это вынуждало вводить режим экономии в других отраслях, внедрять стандартизацию и унификацию в промышленности, бороться с архитектурными излишествами в строительстве. Внедрялись панельные и блочные конструкции жилых домов, упрощались эстетические решения павильонов и станций метро…

Подобные меры позволяли не тормозить рост уровня жизни населения, и лёгкая промышленность в это время тоже сделала заметные успехи. Одежда, мебель, бытовая техника, хозяйственные и спортивные товары заполняли магазины, становясь всё доступнее для покупателей. В столовых внедрялось самообслуживание, в городском транспорте пассажиры стали сами платить за билеты. Уже говорили о скором приходе эры коммунизма, но он, подобно горизонту, всё отступал и продолжал маячить где-то вдали.

Франт-второкурсник

Но вернёмся к туризму. На третьем курсе мы с Таней стали увлечённо готовиться к дальнему летнему походу. Организованные маршруты под командой массовика-затейника нас не привлекали, мы хотели быть вольными первопроходцами. Многие вечера просиживали в библиотеке Клуба туристов за изучением маршрутов. Народу там всегда было полно. Молодые люди читали отчёты, искали попутчиков, копировали схемы. Подробных карт в те времена не продавалось, они считались стратегическим товаром, а имевшиеся в продаже годились лишь для того, чтобы запутать шпионов и диверсантов.

При просмотре туристских отчётов глаза у нас разбегались, потому что страна наша велика и прекрасна. Наконец, остановились на горном Алтае. Там разнообразная природа – леса, горы, реки и озёра, малонаселённая дикая местность, к тому же, видимо, алтайские путешествия были описаны наиболее завлекательно.  Туда и запланировали мы отправиться в августе, выбрав маршрут к Каракольским озёрам.

А пока нам предстояла летняя производственная практика, и я принял меры, чтобы нас направили в Ригу, где было два подходящих завода: вагоностроительный РВЗ и электромашиностроительный РЭЗ. Институту удалось договориться с РЭЗом, и наша группа приехала в Ригу, где почти месяц работала в цехе моторных тележек для электропоездов: смазывала солидолом оси тяговых двигателей. На этом заводе на меня произвёл впечатление большой станок-резак, лихо разрезавший железные листы. Но поразил меня не так станок, как две закреплённые на нём таблички. Верхняя предупреждала: «Береги руки!», а другая, под ней, наставляла: «Отрезал – убери обрезки!» Прямо в раздел «Чёрный юмор».

Компанию для турпохода дополнили однокурсница Галя Михеева и молодой инженер с РЭЗа Лёва Ястребов, с которым она подружилась. Мы собирались на моей даче в Лиелупе и изучали «Книгу путешественника и краеведа» Обручева, осваивали премудрости походной жизни вплоть до вязания хитрых узлов, а я написал Устав бригады «Прыжок в тайгу» и «Кодекс заповедей участника экспедиции». Подготовке и сборам в поход я и впоследствии уделял большое внимание по принципу:

«Гласит народная молва:
Игла в походе тяжела!
А не возьмёшь иглу в поход,
Не обойдёшься без хлопот».

Родители переживали: на даче так хорошо − море, река, лес… Захотели попутешествовать − сели на велосипеды да поколесили по Латвии. Но меня влекло вдаль. Я сдал охотминимум, вступил в общество охотников и рыболовов, закинул на плечо, помимо рюкзака, старую отцовскую двустволку «Кеттнер», и был таков.

Поскольку это ружьё не подходило под новые стандарты патронов, пришлось набивать гильзы вручную, чем я и занимался в долгой дороге, сидя в купе и поглядывая в окошко. Проехав на поезде полстраны, мы вылезли в Новосибирске, пересели в местный поезд до Бийска, откуда на автобусе и попутном грузовике по Чуйскому тракту добрались до Горно-Алтайска. Там переночевали в гостинице и на очередной попутке приехали в посёлок Эликманар, где устроились в уютной избушке алтайцев. Через день двинулись в горы, и на первом же ночлеге к палатке приходил медведь доедать у кострища остатки нашей трапезы. Следующей ночью мы решили сделать на него засаду, разбросали еду, сами забрались с оружием на стог сена, но он не пришёл.

В дебрях Алтая

Таня пригрелась на камушке.

Потом были разногласия с Лёвой, который слишком резво рвался вперёд и вверх, купание в холодных и бурных речушках, охота на рябчиков, кедровок и белок, пережидание непогоды, созерцание алтайских красот и попытки их рисовать… На обратном пути, спускаясь с гор, я сочинил «Оду на день прощания с Горным Алтаем»:

Чудесный край! Когда тебя я покидаю,
И вдаль уносятся мои мечты,
Тебе я песню эту оставляю,
Страна величественной красоты!

Мне не забыть теперь, Алтай прекрасный,
Твой необъятный сказочный простор,
Я полюбил твой воздух – чистый, ясный,
И  голубую дымку дальних гор,

И рокот рек твоих, крутящих вихри пены,
И говор ласковый прозрачных ручейков,
И сине-серых скал теснящиеся стены,
И зелень яркую средь каменных оков.

Брести я полюбил тропою бесконечной,
Петляя по горам, где всё ласкает глаз…
Хоть тяжесть рюкзака и давит мне на плечи,
Зато краса твоя на сердце мне легла.

Стоят в глазах, на стражников похожи,
Пихт стрелы тёмные средь зелени берёз,
И чувствую давно не мытой кожей
И жар полдневный, и ночной мороз…

Алтай! Я улетаю вольной птицей,
Не в силах унести тебя в руках,
Но оставляю здесь души частицу –
На кручах гор, в повисших облаках.

Фотографии тогда у нас были чёрно-белыми, это в нынешние времена я расцветил их на компьютере.

После этой поездки мы с Таней всерьёз заболели туризмом и уже мечтали о будущих путешествиях в духе стихотворения из альманаха «Туристские тропы»:

«Запутав след в тайге суровой, 
Оставив по два сухаря,
Даём, измученные, слово
Остепениться с января.
Но, прожив дома год, неловко
Мы чертим карты от руки,
Латаем старые штормовки, 
Кладём консервы в рюкзаки
И, грусть мешая с наслажденьем
(Себя не каждый разберёт),
Вдали от дома дни рожденья
Подряд встречаем третий год».

Вот и у нас с Таней дни рожденья как раз в августе, в самый туристский сезон. Но на третьем курсе мы не только учились и готовились к походу, но и участвовали в строительстве нового общежития в Останкино, куда и переселились, когда вернулись из похода. Апартаменты там были двухместные, и так получилось, что я оказался в комнате один, как фон барон. Привёз из Риги старый радиоприёмник ВЭФ и устроился совсем недурно.

Ушлые ребята наладили в общежитии радиоузел и вечерами запускали музыку, гремевшую в коридорах, особенно гулких в новом здании. Заслышав джаз, ребята и девчата тянулись на просторную лестничную площадку, где устраивались танцы. В одиннадцать часов являлся дежурный комендант и долго уговаривал развеселившихся студентов прекратить это безобразие, ибо пора спать.

Коммуна  наша распалась вместе с прежним компактным расселением, но мы с Таней продолжали сотрудничать. Столовой поблизости не было, зато рядом располагался Останкинский мясокомбинат, где мы по дешёвке покупали свиные головы и говяжьи сердца, из которых получалось и первое, и второе блюдо. Хотя нам платили стипендии, но разве это деньги? Мне-то ещё папа присылал кое-какие дотации, а вот Тане не присылали ничего.

Впрочем, был случай. На каникулы она съездила домой, в Рыбинск, и отец подарил ей билет вещевой лотереи, купленный в бане. Она уверяла, что он подарил его «нам», хотя я и сомневаюсь. Так или иначе, но этот билет выиграл холодильник «ЗИЛ» ценой в три тысячи рублей. «А зачем нам холодильник? – спрашивал, помнится, в своей интермедии Аркадий Райкин. – Холодильник-то нам зачем?» И действительно, что нам было холодить-то? Мы ведь, чуть что-то купили, сразу и съели. И мы решили продать лотерейный билет. Я подал объявление, указав телефон Маклаковых.

Холодильники, как всё интересное, были в отчаянном дефиците, и счастливый билет продался моментально, но зато мне влетело от родни. Узнав о холодильнике от звонивших покупателей, Маклаковы, да и Тая, пеняли мне за то, что не отдал билет родителям. Но, во-первых, в нашей рижской квартире на кухне был хороший холодный чулан, которым десять лет мы прекрасно обходились, а во-вторых, лотерейный билет – всё-таки адресный подарок Таниного папы. Тогда уж больше прав на него имела её родня. Да и разве не смешно возвращать дарёный лотерейный билет в случае выигрыша? Он и подарен-то с расчётом на выигрыш. А то получается, как в куплете у Рудакова и Нечаева:

«В лотерею подарила
Куму свой билет кума.
Кум теперь «Москвич» имеет,
А кума сошла с ума».

И всё же, если дарёный билет выиграл, то, по совести, надо его вернуть. Вам же не дарили холодильник или «Москвич», и нечего рот разевать! А вот невыигравший билет можете хранить как подарок. Наклейте на буфет и любуйтесь. Шутка.

Рассудив таким образом, билет мы с Таней реализовали. Да на эти деньги можно полгода питаться комплексными обедами! Но такая мысль нам не приходила и в голову, к тому же, и столовой тут поблизости не было. Поэтому на выигранные деньги мы прибарахлились. Я купил себе пиджак-блейзер красивого коричневого оттенка и пошил к нему более светлые брюки из ткани «метро». Отечественных тканей тогда было полно – тут дефицитом и не пахло. В Риге я заказал у сапожника модные остроносые лакированные штиблеты, а в Москве мы пошили Тане платье, купили янтарные бусы и шикарные английские туфли «Carrier girl» на высоких шпильках. Стали выглядеть, как люди. А вы говорите, холодильник. Понимали бы!

Из нового общежития в институт приходилось ехать полчаса на автобусе. Зато поблизости были хорошие места для прогулок и развлечений: Останкинский парк культуры, Главный ботанический сад и Выставка достижений народного хозяйства. Особенно по сердцу мне пришлась ВДНХ. Там играла музыка, было много интересных павильонов, красивые аллеи, пруды с лодками, колесо обозрений и круговая кинопанорама, проще «кругорама» – уникальный кинотеатр-аттракцион с экраном, окружавшим зрителей со всех сторон.

Посещали мы с Таней и заповедный павильон дегустации виноградных вин, уставленный бутылками со всевозможными алкогольными напитками отечественного производства. Такого богатства прежде мы не видели и о многих винах даже не слышали. Их предлагали в мини-бокальчиках по 25 граммов, и мы, усевшись за стойкой, не торопясь пробовали то, что приглянулось. После такой дегустации окрестные аллеи и павильоны становились ещё более красивыми, а звенящая в воздухе музыка – особенно весёлой.

А ещё мы своеобразно готовились к экзаменам. У меня был заковыристый ключ от Таиной квартиры, который подходил почти ко всем институтским аудиториям, закрытым на время сессии. Облюбовав какую-нибудь из них, мы с Таней запирались, читали конспекты и учебники, делали гениальные шпаргалки, изредка отвлекаясь на какие-нибудь шарады или хохмы. Разгадывали кроссворды, а то и составляли свои. Составим каждый свой кроссвордик, потом поменяемся и разгадываем.

У Тани часто болела голова, и я успешно лечил её методами внушения и мануальной терапии, как это понимал. Конечно, я подозревал, что она меня любит, но не спрашивал. Возможно, она и не общалась бы со мной так охотно, если бы не любила, но я объяснял это сходством вкусов и интересов. Для меня она была любимая подружка, не более. Даже больше дружок, чем подружка. Особенно в походах, где нежности не больно уместны, где и условия жизни общие, и нагрузка посильная, и одежда одинаковая – куртка, штаны да кеды. Частенько я и звал её «Тань», в мужском роде: «Тань пошёл», «Тань сказал»… Любовь же моя оставалась в прошлом, и я лишь делился воспоминаниями о ней. А Танюшка рассказывала мне свои сны, которые бывали у неё длинными и очень интересными.

Зимние каникулы 1959 года я проводил в Риге. В это же время на Северном Урале разыгралась трагедия с таинственной гибелью девятерых туристов-лыжников, в основном студентов Уральского политехнического института, наших ровесников, во главе с пятикурсником Игорем Дятловым. Впоследствии эта история получила широкую общественную огласку, но тогда о ней в печати не сообщалось, поэтому никто ничего не знал. А одновременно в Москве проходил внеочередной XXI съезд КПСС, созванный для рассмотрения нового, семилетнего плана развития народного хозяйства страны. Тут уж был шум на всю Вселенную.

После каникул, вернувшись в Москву, я попал на торжественный вечер по итогам съезда, состоявшийся в нашем ДК. Устроившись на балконе, я дремал, слушая докладчика, когда на соседнее свободное кресло села красивая девушка в голубом платье. Красивые девушки на дороге не валяются. А если валяются, надо поднять и проводить до дома. Лучше, до своего. Шутка. В общем, я достал блокнот и стал сочинять стишок.

Докладчик докладывает, не спеша,
«Да здравствует семилетка!»…
Как восхитительно хороша
Моя голубая соседка!

– Конспектируете? – поинтересовалась девушка.
– Да, – ответил я и передал ей листок.
– Спасибо, – прочитав, улыбнулась она.
Тут в зале выключили свет, и начался концерт с конферансом, песнями и весёлыми разговорами. Послушав и похлопав в ладоши, я снова взял блокнот и продолжил свой «конспект»:

Спели, порассказали враки,
Рассмешили народ окончательно,
Опять поют… В концертном мраке
Соседка моя замечательна!

Передав девушке второй листок, я продолжил сочинять, нагнетая атмосферу:

Когда мы в объятьях – я представил –
Предались бы ласкам длительным,
Живого бы места не оставил
На теле её пленительном!

Соседка проглотила и это. Тут концерт закончился, поднялся шум, и народ повалил в танцевальный зал. К сожалению, свою голубую соседку там я не нашёл и больше никогда не видел. Очевидно, она была посторонняя, даже не из нашего института. Может, из райкома комсомола или из редакции молодёжной газеты. Они любят нанимать красивых девушек.

Разумеется, я вспоминаю свою жизнь эпизодами, и это был один из них. А вот другой.

В мае этого же года нам с Таней в городе попалась на глаза афиша:  в Зелёном театре парка ЦДСА состоится концерт джаз-оркестра из ФРГ под управлением Макса Грегера. Всего одна гастроль в Москве, а потом большое турне по Советскому Союзу. Это имя нам ничего не говорило, но парк ЦДСА находился поблизости от института, и мы поспешили взять билеты.

Концерт оказался увлекательным и знаменательным. Зелёный театр представлял собой большую открытую площадку со скамейками и эстрадой. Погода стояла майская, первое отделение проходило при дневном свете, и публика ещё не сосредоточилась. Да и тринадцать немцев, разместившихся на эстраде, слегка тушевались, опасаясь прохладного приёма в логове коммунизма: ФРГ − всё же не ГДР. Накануне их репертуар просмотрели представители Министерства культуры и запугали музыкантов, велев играть только «спокойные» вещи. Оркестр выразительно сыграл и популярные мировые хиты, и собственные композиции. Искусство брало верх над политикой, и аплодисменты звучали всё громче.

Ко второму отделению смерклось, и приободрённые успехом оркестранты, решив проигнорировать указание перестраховщиков из Министерства культуры и вооружившись светящимися булавами, лихо исполнили фейерверк латиноамериканской музыки с искромётными песнями и танцами. Сам маэстро весело командовал парадом, мастерски играл на саксофоне, порой брал лежавший тут же аккордеон, а штатный оркестровый шутник веселил публику внезапными комичными выкриками. Успех был оглушительный. Немцы растаяли и долго играли на бис. «Вернувшись в отель Украина, – вспоминал солист оркестра Удо Юргенс, – мы были счастливы, но думали, что теперь нас выгонят из Советского Союза. Но ничего подобного не произошло».

Мы тоже были покорены этим оркестром, и до сих пор он остаётся моим любимым джаз-бэндом, тем более, что непревзойдённо исполняет знаменитые мелодии из репертуара Билли Вона и Гленна Миллера. А здесь прозвучат в его исполнении «Очи чёрные».

А как же моё любимое кино? В Москве просмотры мне были недоступны, но в обычные кинотеатры мы ходили часто. Про «Мир», который стал «Трудом», я уже говорил. Кроме того, мы посещали фильмы недель национального кино в «Ударнике», в новом «Мире» на Цветном бульваре, в ещё более новом «Космосе» возле входа на ВДНХ. Помню фильмы английской недели, вызвавшие особый интерес, ведь в другое время английских фильмов у нас вообще не показывали. А здесь мы не без удовольствия посмотрели «Королевство Кемпбелла», «Козлёнок за два гроша», «Адские водители» и ещё пару интересных картин.

После окончания четвёртого курса ребята отправились на месяц в военные лагеря, в живописные места под городом Панеряй в Литовской ССР. Там была и строевая подготовка, и внезапные марш-броски, и очное знакомство с техникой, и разные практические занятия, и стрельбы… Стояла жара, и многие студенты с трудом переносили военную службу. Я жары не боялся, к тому же меня часто привлекали к оформлению плакатов и прочей графики в просторном и прохладном сарае. Дважды мне удалось съездить в самоволку в Вильнюс, где я купался в весёлой речке Нерис, ел мороженое и познакомился с двумя литовскими девушками. С одной из них потом некоторое время мы даже переписывались, но никто из нас не бросил родной дом и не приехал в объятия адресата.

А в июле нам предстояла эксплуатационная практика. Не без моей агитации наша группа из возможных вариантов выбрала Южно-Уральскую железную дорогу. Приехали мы на большую степную станцию Дёма, где студентам поручили рыть канаву для какого-то кабеля. Многие возмущались, а я проявил инициативу, прокатился по всей дороге и договорился о практике на подстанции, расположенной в красивом месте уральского предгорья. Подговорив двух любителей романтики – Зою Шпаковскую и Валеру Алексеева, мы вчетвером уехали в деревню Симскую, сняли комнату в избушке, где спали вповалку, параллельно с работой знакомясь с красотами Урала.

По окончании практики мы вчетвером собирались в турпоход, но у Зои не оказалось денег: ей не дали стипендию за то, что ещё в Москве она «незаконно» провела в общежитие двоюродного брата. Вдобавок по милости нашего нерасторопного руководства работа на подстанции оставалась неоплаченной. За компанию отказался от похода и Валера, и мы остались вдвоём с Таней. Доехав на поезде до Куйбышева, мы с ней оседлали шикарный трёхпалубный теплоход «Александр Невский», построенный два года назад в ГДР, и спустились на нём до Астрахани. На теплоходе мы плыли впервые и были в восторге. Я и на поездах-то ездить всегда любил, но теплоход – это нечто. Впечатлений уже хватило бы на все каникулы, а сколько ещё впереди!     

Астрахань произвела на нас приятное впечатление своим белоснежным кремлём, обширными парками, пешеходными центральными улицами, но больше всего людьми. Везде мы встречали приветливое и заинтересованное отношение, желание  подсказать, поделиться опытом, помочь, посодействовать. Однако город есть город, нас влекла дельта Волги, куда мы вскоре и отправились на почтовом катере. Этот круиз открыл нам удивительный край, настолько полюбившийся, что ездили мы туда с разными попутчиками ещё четыре раза.

Что же мы там обнаружили? О, это целая страна, самая большая речная дельта в Европе: более 500 рукавов и проток омывают бесчисленные острова, покрытые зарослями ивового леса, местами напоминающими джунгли. На более крупных и возвышенных островах ютятся немногочисленные рыбацкие посёлки, а большинство островов необитаемые. Благодаря уникальной флоре и фауне здесь ещё в 1919 году был организован первый в СССР государственный природоохранный заповедник.

Взяв напрокат рыбацкую лодку, сначала мы хлебнули приключений в верховьях дельты, на острове Бородатых Вётел в русле волжского рукава Бузана. Этот остров преподнёс нам несколько загадок, особенно поразительными из которых были ночные игры рыбьих мальков, которые целыми стаями одновременно по всей бухте, словно по сигналу, взлетали в воздух и дождём сыпались обратно в воду.

На острове Бородатых вётел.

Потом хозяину потребовалась лодка, и мы поехали было искать ей замену, но в ближайшем калмыцком посёлке нас приняли за шпионов, и мы едва унесли ноги от расправы. Вернув лодку хозяину, мы поехали в город для встречи Эдгара, который собирался к нам приехать, но так и не сподобился. Тогда на почтовом катере мы вчетвером со щенком и котёнком, которых взяли «напрокат» у местных жителей, углубились в низовья Волги. Там, воспользовавшись лодкой бакенщика, пожили в паутине проток на острове Диком, занимаясь изучением природы, рыбалкой и охотой. Названия безымянным островам и протокам давали сами.

Это я с жерехами, выловленными на спиннинг за двадцать минут. Для масштаба положил спичечный коробок.

Более подробный рассказ можно почитать здесь же, в рубрике «Путешествия».

Длинные летние каникулы позволяли не только съездить в турпоход, но и погостить дома, на даче в Юрмале, понежиться на пляже, пообщаться с родителями и друзьями, хлебнуть культурного досуга.

Последний, пятый курс института прошёл в целом благополучно, но своевременно закончить дипломный проект мне не удалось по вине научной руководительницы. Я даже сделал вывод, что никогда не следует ставить успех дела в зависимость от женщины. Защита была отложена на осень, но к гримасам судьбы я уже относился философски. 

Что было бедой, что ошибкой,
Что так досаждало тогда,
Мы вспомним с весёлой улыбкой,
Листая былые года.

В ту пору под влиянием туристской литературы и особенно книжки Владимира Гантмана «4000 километров на моторных лодках» я заболел этими самыми моторными лодками. Неведомые берега, «пролетающие мимо с кинематографической быстротой», влекли меня с неодолимой силой. Завершив последний семестр, мы с Таней присмотрели на Химкинском водохранилище слегка подержанную белопалубную спортивную лодку, оснастили её столь же заслуженным мотором «Москва», доехали на грузовике до Витебска и оттуда на этой моторке по Западной Двине вдвоём, не считая собаки, приехали в Юрмалу, на дачу. А собакой была легавая щеняга Инга, которую мы купили в Москве на Птичьем рынке. Стоила она пять рублей, размером была с крупную кошку, но съела без передышки купленную на рынке сырую треску размером вдвое поболе себя. Мы же, истратив на лодку с мотором последние триста пятьдесят рублей, ехали впроголодь и даже, чтобы не помереть с голоду, поймали и съели чью-то домашнюю утку. А Инге не дали даже костей, «чтобы не портить охотничью собаку».

В сентябре мы вернулись в Москву, где я защитил-таки дипломный проект, посвящённый усилению тяговой подстанции на участке железной дороги Рига-Юрмала. Изюминкой проекта был модный аппарат – двухзвенный фильтр, сглаживающий токовые скачки на перегоне. Я изучил его вдоль и поперёк и на защите ждал вопроса, чтобы блеснуть знаниями. Вопрос прозвучал, и я обрадовался, стал объяснять, говорить лишнее, пока не был прерван, не сказав сути. Так под самый занавес обучения я получил последний урок: чтобы убедительно ответить на вопрос, недостаточно знать ответ, надо чётко его сформулировать. Тем не менее, проект у меня приняли и выдали диплом инженера-электромеханика путей сообщения. А на военной кафедре присвоили офицерское звание младшего лейтенанта запаса железнодорожных войск.

В октябре Таня поехала по распределению на Восточно-Сибирскую железную дорогу, прямо на берег Байкала. Вообще-то мы собирались туда вместе, но я как «национальный кадр» был направлен в распоряжение Совнархоза Латвийской ССР. В ходе хрущёвских реформ совнархозы пришли на смену промышленным министерствам в расчёте на лучшую координацию работы внутри республик и областей. Проводив Таню, неожиданно для себя я вдруг почувствовал такое одиночество, что едва сдерживал слёзы. Ничто не радовало глаз, ничего не хотелось делать. Зелёная тоска заполнила эти последние дни в Москве, где всё напоминало о ней, о нашем продуктивном и весёлом общении.

Хочу тебя видеть. Страшно.
Зачем?
Любовь?
Чушь.
Навряд ли.
Не знаю.
Не важно.
Просто видеть хочу.

Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24

10 комментариев к записи “Кое-что о себе”