Alfavo

Во-первых, объясню название блога. Alfavo — это не какая-нибудь романтическая абракадабра, а просто объединение начальных букв: трёх от моего имени и трёх от фамилии.

Теперь по сути дела. Родился я в Ленинграде довольно давно, ещё до войны, учился и работал в Риге и Москве. В итоге получился инженер, художник, дизайнер, кандидат наук. Автор научных статей, газетных публикаций, книг, картин, стихов и песен. Участник музыкальной  самодеятельности, выставок живописи и фотографии, лауреат литературных конкурсов. Теперь-то уже пенсионер, ветеран труда. Живу с друзьями на окраине Твери, на берегу Волги. На страницах блога я рассчитываю размещать свои сочинения, делиться опытом и взглядами, участвовать в откровенных дискуссиях, поддерживать контакты с читателями. Расскажу всё, что знаю, а если и не всё, так то, чего вы наверняка не знаете.

А данной рубрикой я воспользуюсь для того, чтобы поймать двух зайцев: любознательным гостям дать более полное представление об авторе, а себя потешить воспоминаниями о прожитой жизни. 

Чем у моря ждать погоды
И Нептуну бить челом,
Чем гадать вперёд на годы,
Помечтаем о былом!

КАК Я ПРОВЁЛ ЭТУ ЖИЗНЬ.

ПРЕДИСЛОВИЕ

Одни проводят каникулы, другие отпуск, а я уже провёл целую жизнь. Эх, жизнь моя, жистянка! Как же я ее провёл? А вот, читайте, коли любопытно. Правда, я дневника не вёл, а путевые заметки делал лишь в путешествиях, так что напишу только то, что вспомнится. Но, думаю, чтобы заснуть, вам хватит и этого.

Иные писатели считают, что мемуары – это и не литература вовсе, а так, история. Ведь там нет художественного замысла, а пишется о том, что было на самом деле. Историки же считают, что мемуары – это не история, а так, литература: автор бездоказательно пишет там всё, что хочет, пользуясь своим авторским правом. Если же он вздумает документально подтверждать всё изложенное, то это будет и не литература, и не история, а единица хранения полицейского ведомства. Я же надеюсь, что читатели, даже не являясь ни писателями, ни историками и не полицейскими, отнесутся к моему труду как к исповеди, написанной литературным языком, но излагающей реальные факты.

Сразу предупреждаю. Одни и те же события и даже слова каждый воспринимает и запоминает по-своему. Я, естественно, буду писать так, как воспринял и запомнил я. Если вы их воспримите по-другому – ваше право. Я же постараюсь писать правдиво, привлекая только свою память и отбрасывая фантазию. 

  1. Начало
  2. Рига довоенная
  3. В эвакуации
  4. Рига послевоенная
  5. На даче
  6. Школьные годы
  7. Киномания
  8. Студенческая юность
  9. Оттепель
10. На распутье
11. «Факел» и «Данко»
12. Побочные интересы
13. Новые горизонты
14. Снова Москва
15. Служебный рост
16. Женский вопрос
17. Бытовые заботы
18. Поиски жилья
19. Искомый дом
20. Кошки
21. Компьютеризация
22. Общество
23. Подведение итогов
Эпилог

                                                       Богатство воспоминаний –
едва ли не главное богатство жизни.

1. НАЧАЛО

Случилось всё это ужасно давно:
Ещё процветало немое кино,
Ещё человек на Луне не бывал
И творчески думать он лишь начинал,

Ещё был он глуп, суеверен и тих,
Ещё тайны атома он не постиг,
Ещё не привык он на всём жить готовом,
Ещё он работал, как лошадь… Ну, словом,

Теперь уж никто и не помнит, когда
На свет появился граф Ральф Барада.

Родился и рос он во Франции нежной,
Точнее, в Шампани. Там сад был безбрежный,
Где утром, в обед и под вечер всегда
Шнырял пятилетний граф Ральф Барада.

Души в нём не чаял вельможа-отец:
Умел подольститься к папаше, шельмец,
И слушался мамок и тёток, и нянек,
Стремясь заработать заслуженный пряник.

Но чуть его предки уедут в кино,
Он вмиг вылезал из постели в окно…

Это так, стишки ранней юности. Для разгона. И совсем не обо мне. Вы не думайте, что я буду кормить вас шуточками. Жизнь – штука серьёзная, тут юмором не отделаешься. Правда, классик тов. Лермонтов уверял, что «жизнь, коль с холодным вниманьем посмотришь вокруг, такая пустая и глупая шутка!» Но где ж нам взять «холодное вниманье»? Ведь мы такие нервные, и психика у нас неустойчивая. Поэтому бывает совсем не до шуток. Так что мужайтесь, перейдём к рассказу.

На самом деле никакой я не граф и родился отнюдь не в Шампани. Предки мои – сплошная деревенщина. Родители из бедных крестьянских семей: мать – из Тульской губернии, русская, отец – из Латгалии, латыш. Познакомились они в Москве весной 1934 года. К тому времени за плечами отца уже был солидный послужной список. Октябрьскую революцию он встретил на германском фронте, где в свои девятнадцать лет был председателем Латгальской секции Исколастрела – Исполкома Объединённого совета депутатов латышских стрелковых полков.

Папа – солдат латышского стрелкового полка

В апреле 1918 года, после заключения Брестского мира, из уцелевшего состава этих полков была сформирована Латышская стрелковая дивизия – первая дивизия Красной Армии. Исколастрел же был эвакуирован в Москву и распущен, а отец поступил на службу в Солдатскую секцию Моссовета, которая вскоре влилась в состав Всероссийской чрезвычайной комиссии (ВЧК). Потом были командировки по стране, включая Сибирь, учёба в двух институтах и работа преподавателем.   

Мама на десять лет моложе. После текстильного института она работала на подольской ткацкой фабрике, а папа разъезжал по областным филиалам института марксизма-ленинизма с лекциями и семинарами. Как познакомились? Ехали в пригородном поезде каждый по своим делам. В окно дуло, мама пыталась его закрыть, папа помог. Это ли не удобный повод для женитьбы? Но на самом деле это был лишь повод для знакомства. Познакомившись, они стали встречаться. А поводом для женитьбы стал перевод отца по службе в Ленинград, где после убийства Кирова парторганизация подверглась чистке и теперь нуждалась в кадрах. Уезжая, папа оставлял в Москве вереницу подруг, а там… Кукуй один? Начинай всё сначала? Знакомься, ухаживай… Кошмар.

Тогда он решил жениться и ехать уже семьёй. Да и пора – возраст под сорок. Просмотрел список своих пассий и остановился на Шурочке, то есть, как раз на моей маме. То ли потому, что приписал её с самого верха, то ли остальных просто не оказалось дома. Шутка. И поставил он перед ней вопрос ребром: «Или едем вместе, или я пошёл». – «Да куда ж ты без меня-то, − подумала мама. – В незнакомый-то город! Пропадёшь ведь». И потащила его в загс. Там они расписались и поехали молодыми супругами. Не слишком, правда, молодыми, папа уже доцент, мама – инженер, комсомолка, спортсменка, да и просто красавица…

В Питере отец явился в горком партии и получил направление на работу начальником кафедры философии и ленинизма в ЛИИЖТ – институт инженеров железнодорожного транспорта. Прежний начальник, видимо, поехал валить лес, где тоже были нужны учёные марксисты. Мама же устроилась инженером в лабораторию обувной фабрики «Скороход».

Папа с мамой в свадебном путешествии

Всё бы ничего, но через год родился мой брат, а следом и я. Имена – Эдгар и Альфред – возникли с папиной «европейской» подачи. Разумеется, не в честь Эдгара Дега и Альфреда Сислея, о которых папа, скорее всего, даже не слыхал. Также и не в честь Эдгара По и Альфреда Хичкока, о которых он мог слышать краем уха. Тем более не в честь отца Альфреда Хичкока, который тоже звался Эдгаром. И даже не в честь Альфреда Нобеля и Эдгара Гувера, о которых он слышал наверняка, разве что не был знаком. Нет, просто эти имена родителям нравились. Правда, это «взрослые» имена, а в детстве нас звали Эдиком и Аликом. Фамилия у нас тоже папина − Avotinš, что по-латышски означает родничок, ручеёк, а по-английски spring – так же, как и весна. Короче, вешние воды.

Говорить нас учили по-русски, поскольку мама латышского не знала, а папа русский знал. Когда Эдик уже говорил, появился я и стал лопотать на каком-то своём наречии. Родители не могли меня понять, и брат какое-то время работал переводчиком, в результате чего и сам сбился на мой сленг. Постепенно родителям удалось вправить нам мозги, но отдельные словечки у нас остались надолго. Например, вместо «танк» мы говорили «тявк», вместо «паштет» – «пашкет», вместо «лошадь» – «лошага», вместо «морковь» – «морква». А ещё и свои слова придумывали.

Поначалу я был плакса и капризуля, мама даже наряжала меня девочкой, тогда как брат больше сосредотачивался на серьёзных вопросах вроде строительства сооружений из кубиков, которые мне по недомыслию нравилось разрушать. А чтобы мы с братом «не выросли хулиганами», папа настоял, чтобы мама оставила работу.

В восьмимесячном возрасте я серьёзно заболел. Врачи из поликлиники уверяли, что это «ложный круп», а мне становилось всё хуже. Ни профессор медицины, живший в нашем доме, ни другие медицинские «светила», приглашённые со стороны, ничего опасного не нашли. Когда я стал задыхаться, родители вызвали скорую помощь. В районной больнице заподозрили дифтерит и отправили в инфекционную. Тамошний доктор спросил отчаявшихся родителей: «Из деревни?» – «Да нет…» – «А зачем тянули? Ещё бы час…» Теперь моя жизнь зависела от того, что сработает быстрее: инфекция или вакцина. К счастью, вакцина победила.

С тех пор не отношусь я с пиететом
К чинам, кумирам и авторитетам.

Кроме дифтерита, мы с братом переболели почти всеми детскими болезнями, но это обошлось без угрозы для жизни.
А в те годы на дворе царила ежовщина, и атмосфера в стране была нездоровая: искали врагов народа. В ЛИИЖТе после политических споров на кафедре папу вызвали на партбюро и исключили из партии. Хорошо, обком разобрался и приказал отменить это решение. Но так просто от него не отстали.

Со времён службы в ВЧК отец состоял на воинском учёте в органах, и для регистрации по месту нового жительства явился в Ленгоруправление Госбезопасности НКВД. Тут его подвергли допросу, а выяснив, что в буржуазной Латвии у него живёт сестра, с учёта сняли с формулировкой «за невозможностью использовать». А вдобавок, узнав, что у него имеется пистолет, велели сдать. Это был наградной браунинг, изъятый у французского консула Гренара после разгрома в 1918 году «Заговора Локкарта». Поначалу сдавать его он отказался, но вдогонку услышал зловещее: «Смотрите…» Посидев на скамейке у ворот, решил не связываться, вернулся, швырнул пистолет на стол и ушёл, хлопнув дверью. Молодой был, горячий. Хоть и не слишком молодой и не так уж горячий. Разозлился. Ещё бы – отобрать наградной пистолет! Да какое право? Не вы давали – сам Дзержинский! До него вам, как до…

Однако и этого оказалось мало. Папу сняли с должности начальника кафедры, на его лекции подсаживали стенографиста, хотели подловить на слове, опрашивали сотрудников. Одна преподавательница настрочила кляузу: во дворе института стоит старая бочка, а он ходит мимо и хоть бы хны! Другое дело она: вот, жалобу написала. Но предъявить ему что-то серьёзное так и не удалось. А тут генеральный комиссар госбезопасности Николай Ежов впал в немилость, был арестован и в феврале 1940 года расстрелян. Бум политических преследований постепенно спал: главное внимание переключилось на угрозу войны, на поиск немецких шпионов и диверсантов. Гитлер уже активно захватывал европейские страны и, чтобы не стать его лёгкой добычей, в августе Латвия вошла в состав СССР вместе с прибалтийскими соседями – Литвой и Эстонией. Отца направили на работу в Ригу, в ЦК латвийской компартии. Семья, естественно, последовала за ним.

В общем, будем считать, с корнями и истоками разобрались. Если засекут бандеровцы или другие лихоимцы – не испугаемся. У нас на них свои махновцы имеются. А на всякий случай всё же прослушаем молитву Франсуа Вийона на музыку Булата Окуджавы в замечательном исполнении Ирины Камянчук. Тем более, что чужие биографии без перерыва читать довольно тягостно.

Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24

10 комментариев к записи “Кое-что о себе”