Alfavo

4. РИГА  ПОСЛЕВОЕННАЯ

13 октября 1944 года войска двух прибалтийских фронтов выбили немцев из Риги, а 22-го ноября мы уже приехали туда из Москвы на поезде, который тащился двое суток. Наш дом был цел, на стене красовалась размашистая надпись мелом «Мин нет. Кузнецов». Но квартира была занята, и папе дали несколько других адресов. А пока мы поселились в гостинице у вокзала.

Рига была неузнаваема. Какие фонарики на домах, какая вода, бегущая по витринам! В городе не было ни света, ни газа, ни тепла. Взорвана Кегумская ГЭС и железнодорожный мост, а на месте некоторых домов громоздились развалины.

Развалины в послевоенной Риге

Вечером по улицам все ходили с карманными фонариками, а комнаты освещали плошками, которые покупали на базаре: маленькие − по три рубля, большие − по пять (как раки у Карцева). Днём мы осматривали предлагавшиеся квартиры. После бегства немцев и их приспешников осталось довольно много пустых квартир. Мебель в основном была вывезена и где-то складирована во избежание порчи и хищения. Но как всё-таки в детстве интересны все эти приключения и новые впечатления, доставляющие взрослым столько хлопот и нервов! Не зря в природе задумана смена поколений.

Выбрав квартиру, мы перебрались из гостиницы в дом на улице Стрелниеку, рядом с 71-й семилетней школой, в которую с братом и поступили: я в первый класс, он во второй. Папа, хотя сам латыш, настоял, чтобы мы учились в русской школе: опасался, что в латышской нас заразят национализмом. А поскольку и дома мы говорили по-русски, то латышским как следует так и не овладели.

Постепенно жизнь в городе налаживалась. Улицы и площади расчистили от завалов, через Даугаву навели понтонный мост, восстановили электроснабжение, заработали магазины.  А весной мы переехали в пятикомнатную квартиру на третьем этаже шестиэтажного дома на улице Ханзас, с домофонами в двух подъездах. В этой квартире до войны жил сам Вилис Лацис − известный латышский писатель и по совместительству первый председатель Совета Министров республики. Судя по планировке, эта квартира была расширена на одну комнату за счёт соседней. А в соседней квартире поселился папин старший брат Пётр Георгиевич с женой Верой Михайловной и сыном Володей, парнишкой лет на пять постарше нас с Эдиком. Склонные к прозвищам, Володю мы прозвали Гутей за то, что часто он мурлыкал странную песенку со словами «Синтер-гутер дрелапудер». А позже он и вовсе стал у нас Гутарём.

В квартире нам сделали косметический ремонт, поклеили красивые обои, повесили люстры. Папа приобрёл на складе недостающую мебель, пианино и несколько картин. Установили и телефон, номер которого состоял всего из четырёх цифр. Лишь через несколько лет номера стали пятизначными, и первую цифру 6 заменили на 70.

Централизованной горячей водой дом не снабжался, и истопник, он же дворник, Ян Казимирович раз в неделю кочегарил, разогревая её на дровах в большой цистерне, стоявшей в подвале. Поначалу не было и газа, потом он долго поступал со слабым напором, а пошёл хорошо только в 1962 году, после постройки дашавской магистрали. Что касается лифтов, то их так и не наладили за тридцать последующих лет. Зато просторная квартира позволила приютить и тётю Лиду, и бабушку Лушу, мамину маму. Бабушка была верующая и крестилась на небольшую икону, стоявшую в изголовье дивана. Утром, прибирая наши распахнутые постели, она ворчала: «Надо хотя бы прикрывать, а то дух вылетит».

А Лида, которая оставалась в Марпосаде после нас, должна была привезти наши любимые санки. Но при штурме поезда в Горьком у неё их вырвали из рук и отшвырнули в сторону: «Тут люди не могут сесть, а она с санками прёт!» Конечно, мы огорчились, но ничего не поделаешь. С этих пор печалиться – весь хвост размочалится. Купили новые.

Наша улица была покрыта булыжником, по ней грохотали грузовики и конные повозки, с песней проходили солдаты, направляясь в баню, а без песен – пленные немцы, конвоируемые на работу. Немцы были разные, но больше молодые, они неплохо говорили по-русски и вместо приветствия кричали: «Гитлер капут!» Посвистывая, они строили забор вокруг стадиона и, казалось, были вполне довольны своей участью. Ещё бы не быть довольными, уцелев в такой мясорубке. 

Теперь от дома до школы было минут двадцать ходу. Общественный транспорт здесь не ходил, но мы с братом половину дороги нередко подъезжали на извозчике, который по утрам проезжал мимо нашего дома на пустой телеге, видимо, за продуктами для магазина. Подрессоренная телега на резиновом ходу вполне комфортабельно везла нас до поворота на улицу Стрелниеку, где мы соскакивали и продолжали путь пешком.

25 марта 1945 года было воскресенье, чудный весенний день. Высохли последние лужи, и пока взрослые занимались уборкой в квартире, нас с братом, чтобы не дышали пылью, выгнали проветриться на улицу. Тут мы и проветрились. Подошли ещё два пацана, и старшой, тот самый двоюродный брат Володя «Гутарь», предложил посмотреть настоящую мину. А рядом с домом был покинутый военный двор, где под навесом на сене мы и рассмотрели ту самую мину. Мина как мина, хвостатая, от миномёта. Посудачили и пошли было вон, но другой пацан, Витька Коржев, подобрал кое-что ещё. Выйдя на улицу, говорит: «Я знаю, это лимонка. У неё надо снять колпачок и дёрнуть за кольцо…» И взялся за работу.

Тут Володя опомнился и крикнул «Бросай! Бегите!» Витька бросил лимонку, и все кинулись наутёк. Через несколько шагов брат остановился и повернулся, заподозрив, что это розыгрыш, а я, шедший последним, ещё даже не успел выйти со двора, только взялся за ручку калитки. И тут грянул взрыв. Посыпались стёкла, раздались крики, в ушах тоненько засвистело.

Эти фото из интернета имеют только видимое отношение к нашему взрыву.

Эдику досталось девятнадцать осколков, Витьке – четыре, Вова успел нырнуть в нишу подъезда. Я был ближе всех, но за глухим забором. Если бы уже открыл калитку, то погиб бы на месте, а так все осколки застряли в досках. Ещё и лимонка была в тонкой оболочке, а вот Ф-1 насквозь пробила бы забор и меня заодно. 

Выскочивший папа подхватил окровавленного Эдика и устремился к угловому дому на другой стороне улицы, где жили военные. Вызвали скорую, раненых отвезли в ближайшую больницу. Больница хорошая, получше нынешних, и брат провёл там целый месяц. Осколки вытащили, а самый большой подарили ему на память. Интересно, что в 1916 году из нехилого тела подорвавшегося на мине Бенито Муссолини хирург извлёк более 40 осколков, два из которых подарил ему на память. Если бы цифры совпали, было бы ещё интереснее.

Надо сказать, что в эти годы взрыв гранаты не был большой редкостью. Порой местные жители, особенно дети, подрывались на бомбах, минах и снарядах, оставшихся со времён войны. Кроме того, до 50-х годов банды «лесных братьев», которым фашистские порядки нравились больше, свирепствовали в колхозах, обстреливали автомобили на дорогах и нападали на одиноких граждан. Кто видел литовский фильм «Никто не хотел умирать», тот представляет себе, как это было.

Девятого мая я встал первым, включил приёмник и услышал торжественное сообщение о капитуляции Германии, которое многократно передавалось с двух часов ночи. На радостях мы пошли в кино на фильм «Весёлые ребята». Рядом с домом, вдоль забора, защитившего меня от взрыва лимонки, солдаты устанавливали батарею зениток для салюта. Ну, думаем, будет шорох. У артиллеристов поинтересовались, как не оглохнуть от залпов. «Либо заткнуть уши, либо открыть рот, − объяснили нам с братом. − Но ни в коем случае не то и другое вместе».

В кино перед весёлой комедией нам показали кинохронику про лагерь смерти Майданек с живыми полускелетами, с горами костей, женских волос, золотых зубов и детских игрушек, с печами крематория и прочими ужасами. Выдали контраст впечатлений на полную катушку. А вечером долбанули зенитки. Снова вылетели стёкла, но не из дома, а из  одноэтажного здания автохозяйства, что стояло напротив. В доме многие окна были открыты, и воздушный удар, видимо, рассосался.

Это не наши зенитки. 9 мая мы про снег уже забыли.

Перерыв − музыкальная пауза. Послушаем Алексея Покровского.

Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24

10 комментариев к записи “Кое-что о себе”