Alfavo

17. БЫТОВЫЕ  ЗАБОТЫ

Но довольно интима. Кто считает мой рассказ слишком подробным, того я огорчу. Здесь жизнь описана таким телеграфным пунктиром, что для меня выглядит не широкой панорамой под ярким солнцем, а набором обрывочных сведений. Чтобы получить полнокровную картину, надо написать, как Лев Толстой своё «Детство, Отрочество, Юность» или Гончаров роман «Обломов». Я понимаю – это не роман, а просто череда воспоминаний, и только поэтому мирюсь с отсутствием глубины мысли, полноты образов, связности сюжета. Считайте, что вы вкушаете винегрет: это тоже достойное блюдо. А я не стану возражать, если кто-нибудь возьмёт мою писанину в основу романа. Вот там можно будет развернуться, домыслить и досочинить, не удаляясь, впрочем, от правды жизни.

Ладно, не придирайтесь. Сами-то, поди, и так не написали. С другой стороны, как раз «Обломова»-то я и не осилил. «Войну и мир» Толстого прочитал, но в большом восторге не был. Как, впрочем, и от Достоевского. И если Бог не наградил меня талантом великого литератора, то ухватить хотя бы его «сестру» я всё же старался. Не удалось? Что ж, классики тоже не рассчитывали, что понравятся всем. А для меня-то и вовсе, главное – не блеснуть, а отчитаться. Для начала перед собой. А там уж, кто присоединится.

Но я не прощаюсь. У меня ещё есть информация, время и бумага. Поэтому рассмотрим другие мои увлечения. Человек я увлекающийся: если у меня созрела мечта, она начинает мною владеть, оттесняя остальное на задний план. С одной стороны, это питает целеустремлённость, с другой – нередко уводит в сторону. К примеру, ещё с института я увлёкся магнитофонами. Катушечники Днепр, Эльфа, Маяк, Астра, потом кассетники Соната, снова Маяк, Pioneer, Вильма…Тут упомянуты и приставки, к ним ещё нужен усилитель с колонками, но они сами по себе.

Потом появились комбинированные стереосистемы, или «музыкальные центры», особенно популярным из которых был японский Technics. Но тогда считалось, что любой комбайн уступает в качестве набору из отдельных аппаратов. К тому же некоторые компоненты у меня уже были, и приобретать заново весь комплект было накладно. Поэтому я присматривал хорошую магнитофонную приставку. Особенно по вкусу мне пришлась литовская Вильма производства Вильнюсского приборостроительного завода. Аппарат солидный, но и стоил немало: первого класса (Vilma 102 stereo) – 660 рублей, второго (Vilma 204 stereo) – 460. Это не меньше трёх средних зарплат. Когда мне объяснили, что разница не в параметрах, а в их стабильности в партии изделий, я ограничился вторым классом. Но легко сказать – ограничился. Ведь всё хорошее довольно быстро исчезало с полок, и я регулярно ездил по всем универмагам и радиомагазинам, пока не ухватил искомую Вильму на Ленинском проспекте.

По ряду параметров она превосходила даже японские аналоги. Бесшумное кнопочное управление, сендастовые головки, компандерное шумоподавление, раздельная регулировка звука в каналах, высокая скорость перемотки, регулировка тока подмагничивания, калибровка тока записи под конкретную ленту, слуховой контроль записываемого сигнала, автоматическое отключение от сети… «Лучше Вильмы, пожалуй, только Akai, − говорил директор московской лаборатории Вильмы. − Но мы его ещё догоним».
С помощью Вильмы я сравнивал качество звучания разных кассет и сделал вывод, что лучшая марка – Maxell, затем Denon, на третьем месте TDK, которая зато вне конкуренции по механическим свойствам ленты. В те годы у нас стали выпускать пластинки с популярной зарубежной музыкой, и охота за ними была моим любимым шопингом. Она сопровождалась тем же азартом, с каким прежде я охотился за дефицитными деталями для лодочных моторов, а потом и для автомобилей. Заходишь в магазин, и сердце замирает в предвкушении удачи… Выписывая с пластинок отдельные мелодии и песни на кассеты, я с удовольствием отмечал, что перезапись на Вильме на хорошую кассету по качеству звучания не уступает оригиналу, воспроизведённому на классном проигрывателе. Та Вильма работает у меня до сих пор и грешит лишь одним недостатком − сложной заменой резинового пассика. Ну, если не говорить о том, что это однокассетник. Двухкассетников у нас тогда не выпускали. А двухкассетный навороченный японский Pioneer, приобретённый значительно позже, хотя он компактнее и легче Вильмы, уже  безмолвствует из-за отсутствия запчастей.

Из прочей аппаратуры мне верой  и правдой служили и служат до сих пор усилитель Бриг 001, эквалайзер Корвет 004, проигрыватель пластинок Арктур 006 и первая отечественная акустическая система 35АС-1 рижского производства, так и не превзойдённая по реалистичности звучания более новыми моделями. Как-то, купив колонки от нового радиокомплекса «Эстония», я послушал, сравнил… Вроде, тембр и приятный, «стеклянный», но всё же менее натуральный. Продал обратно. А однажды на выставке радиоаппаратуры я услышал фантастически живое звучание экспериментальных ленточных колонок, но они так и не появились в продаже.

Поблизости от меня, на Олимпийском проспекте, в 22-этажном доме, прямо под квартирой Игоря Кио, жил вдвоём с женой мой коллега и приятель Игорь Ламакин, с которым мы нашли общий язык на почве увлечения стереомузыкой. Ходили друг к другу в гости, слушали пластинки, сравнивали аппаратуру. Тогда он купил новую отечественную магнитофонную приставку Яуза, тоже неплохой аппарат, я же оставался патриотом Вильмы.

Потом я приобрёл наушники, которыми прежде не пользовался. Когда их надел при играющем магнитофоне и беззвучно бегающих на экране телевизора футболистах, то стал свидетелем интересного эффекта, о котором никогда не слышал: картинка на экране под влиянием стереофонического звучания стала в моих глазах объёмной: бегущие футболисты распределились в пространстве, словно в стереокино. Но не успел я поразиться и обрадоваться, как стереоэффект исчез, рассосался, вернувшись к обычному плоскому изображению, и больше не повторялся, сколько я не надевал и не снимал наушники. Но и само восприятие музыки через наушники мне понравилось настолько, что я стал слушать музыку перед сном, лёжа в постели. Однако вскоре начали побаливать уши, и от этого удовольствия пришлось отказаться.

Постепенно импортные кассеты, которые поначалу продавались даже в киосках союзпечати по четыре рубля, а потом по девять, превратились в отчаянный дефицит. В Москве они оставались только в «Берёзках» за валюту или за чеки Внешпосылторга.  Один раз мне удалось ими там поживиться, реализовав гонорар за статью в немецком журнале. А так приходилось покупать за 18 рублей уже записанные. Наши ещё продавались и чистые, но они были значительно хуже. А когда я уже владел большой фонотекой, кассеты вместе с магнитофонами стали отмирать как класс. На смену им шли компакт-диски и плееры, что было жаль, так как на плеере ничего не запишешь. Стали доступнее видеомагнитофоны, которые раньше стоили, как автомобиль.

Об автомобилях. Первый жигулёнок прослужил мне пять лет, отмотал 50 тысяч километров, объездил Прибалтику и Подмосковье, Карелию и горный Кавказ, после чего я продал его на рынке, даже не потеряв в цене: дефицит сохранялся. Бензин тоже бывал в дефиците, да и ценой не баловал, стоил дороже молока. Если в 60-х годах А-66 стоил шесть копеек за литр, то в 80-х − сорок копеек (правда, АИ-93). Частенько я покупал его по дешёвке у водителей грузовиков, подъезжая в воскресенье к их гаражам. Даже кандидатам наук приходилось экономить на бензине в те благословенные времена «развитого социализма».

Осенью 1983 года, снова по отцовской льготной очереди, на деньги, вырученные от продажи старого автомобиля, я купил новый, тоже «Жигули», на этот раз 21033, поскольку настоящих трёшек на тот момент в наличии не было. А эта − внешне та же трёшка, но с движком послабее, от 21011. Корриды тоже не было, взял «светлый беж». Другой бы загрустил, но я помнил слова автомагната Генри Форда. Когда его спросили, какая из его машин лучшая, он ответил: «Новая».

Правда, поначалу мне с ней не везло: вышел из строя генератор, а потом и стартёр. Вот тебе и новая. Правда, всё это мне без звука заменили по гарантии, но напасти на этом не кончились: вскоре из-под капота выкрали аккумулятор, а из багажника – запасное колесо. К этому времени, как вы помните, у меня уже был капитальный гараж в кооперативе недалеко от дома, но я ставил машину во дворе у своего подъезда: это экономило более получаса для утреннего сна. За что и поплатился. Аккумуляторы-то в продаже были, а вот с колёсами хуже. Шины по записи, ждать минимум полгода, а без запаски не езда, и в ночь на ближайшее воскресенье мы с братом поехали на дикий ночной авторынок, кочевавший по кольцевой автодороге. Кочевал он, спасаясь от милиции, поскольку торговля с рук в те поры, мягко говоря, не поощрялась. На этот раз он расположился в районе пересечения МКАД с Ярославским шоссе. Там мне показалось, что один дядька ходил по рядам с моим колесом на плече. Но что толку? Покупать своё же? А других не попалось. Так и ездил с какой-то драной запаской, пока не подошла очередь на новую резину. Зато там давали целый комплект, и мне хватило надолго.

Купив этот автомобиль, я сразу же записался в очередь на новый. Думаю, лет через пять она подойдёт, и я сделаю очередную замену. Но уже через два года очередь подошла. Мне как-то ещё ни к чему, и я перезаписался в конец очереди, получив порядковый номер 12010. Раз она так быстро идёт… Через пару лет она снова подошла, но остановилась прямо перед моим номером. И тут уж замерла навсегда. В лихие девяностые АвтоВАЗ оккупировали бандиты, и весь сбыт стал проходить через них, минуя всякие очереди.

Развитость нашего социализма к тому времени начала смахивать на тупик. На производстве шло торможение, импорт зерна давно превзошёл его экспорт, а в 1985 году пришлось закупить рекордные 47 миллионов тонн. Задумал что-то купить – оно уже исчезло. Того нет, этого нет. То бензина, то запчастей, то кассет, то туалетной бумаги… В гостиницах нет мест, за границу не пускают… Туда нельзя, сюда нельзя. Того нельзя, а этого тем более. Вроде, раньше и то лучше было.
Отношение людей к этому социализму стало откровенно скептическим, иногда переходящим в ненависть. Дескать, там, у них, что ни возьми, всё есть и без очереди, да и получше, чем у нас, а мы не догоняем, а отстаём. Теперь это забыли и ностальгически вздыхают, набирая между тем в магазине полную коляску продуктов, о которых тогда не могли и мечтать.

Когда пришёл Горбачёв, и началась перестройка – не знаю, как где, а в Москве возникло всеобщее ликование. Постепенно появились интересные импортные товары, хорошие книги без всякой сдачи макулатуры, на Арбате процветала частная торговля самодельной выпечкой и всякими безделушками вроде значков, медалей, фуражек и разных предметов советского быта. Играли музыканты, художники рисовали за наличные деньги портреты желающих, а в Измайлове образовался громадный вернисаж со свободной продажей картин. Пару раз и я там покрутился, а потом познакомился с хозяйкой художественного салона где-то на набережной и успешно реализовывал там свою живописную продукцию.

В магазине «Охотник» на Неглинной у меня разбегались глаза: заграничные ружья, арбалеты, луки, ножи, всякие боевые принадлежности… Раздолье для настоящего мужчины. Правда, настоящий – это который не только со страстями, но и с деньгами. Потому ничего я там и не приобрёл.

В стране расцветала кооперативная торговля, а в общественной жизни – гласность. Если Хрущёв дал людям вздохнуть, то Горбачёв вообще отменил противогазы, в которых они жили до сих пор. Правда, наехали на алкоголь и извели виноградники, но потом покаялись, признали ошибку. Такие шарахания наряду с нерешительностью долго сопровождали этот двусмысленный период социализма. Ведь он, едва отпустишь вожжи, начинает сползать к капитализму, что вызывает панику у власть имущих.
А в чём дело? При капитализме-то развитие во многом идёт за счёт инициативы снизу, подстёгиваемой погоней за прибылью, а при социализме, отменившем частную собственность, приходится всё организовывать сверху с помощью приказов и уговоров, что значительно сложнее, особенно без эффективных стимулов. Вообще в социализме есть что-то детское, пионерское, несерьёзное, похожее на некую государственную игру: давайте договоримся о коллективных правилах, удобных для всех, чтобы обходиться без конкуренции и внутривидовой борьбы. И чтобы ходить строем, в ногу, с песней, под трубы, барабаны и лозунги, с флагами и транспарантами.

Ещё реформы Хрущёва показали, что социализм плохо ладит с демократическими свободами и с частной инициативой. Реформы же Горбачёва столкнулись и с неподатливостью социалистической экономики к модернизации. Некоторые, правда, ссылаются на Китай, но в Китае, во-первых, никогда не было социализма в нашем понимании: в потребительском секторе там всегда господствовали рыночные отношения, что облегчало адаптацию к ним и в индустриальных отраслях.
А Дэн Сяо-пин удачно скрестил социализм с капитализмом, разрешил расширенное частное производство с наёмным трудом, и экономика продемонстрировала бурный рост. А мы, в отличие от китайцев, начали реформы не с экономических свобод, а с гражданских и политических. В экономике же чёткой линии выработано не было из-за партийных разногласий, а прежде всего, из-за неразвитости экономической науки. Распродажа госсобственности, денежная реформа, отпуск цен – всё это шло каким-то плохо управляемым авралом.

А поскольку всякое явление имеет изнанку, то, чуть приоткрылась заслонка, как хапуги, которые прежде таились по углам, почувствовали безнаказанность, воспрянули духом, стали терять остатки совести и многократно плодиться. А за ними стали охотиться рэкетиры и киллеры. Правда, простые работяги получили больше возможностей, но их надо было ещё уметь использовать. В те годы родилась поговорка: «Куй железо, пока Горбачёв». Под железом, естественно, подразумевались деньги. А когда пришёл Ельцин и ушёл социализм, «ковать железо» стало ещё вольготнее. У кого-то это было в крови, а иные не умели, но приспособились и «ковали». Способные наладили своё производство, лёгкие на подъём ездили за границу, привозили баулы шмоток и продавали дороже, чем купили. Типа спекулировали. Крутые же предпочитали рукоприкладство и откровенный бандитизм, а смирные беднели и начинали ностальгировать.

Ещё была и особая каста – критиканы. У них позиция самая удобная. Начиная с последнего царя, Ленин, Сталин, Хрущёв, Брежнев, Горбачёв, Ельцин – все им не угодили. Они задним умом крепки, строят из себя судей, а не понимают, что у всех людей есть достоинства и недостатки, что всё – в динамике, в противоборстве, в своего рода «естественном отборе», и если было бы не так, то жизнь никуда бы не развивалась, а, скорее всего, давно бы закончилась.

В русле пробуждения народной инициативы я взялся осуществлять грандиозную идею – создание «Артбанка» – фототеки произведений современных художников. Цель – сделать информацию о них доступной для всех желающих, прежде всего для художественных салонов, галерей и одиночных покупателей. Стал публиковать объявления в газетах о приёме от художников репродукций их картин в виде слайдов и фотографий. Не слишком активно, но всё же в мой адрес со всех концов страны потекли посылки. Однако вскоре меня обошли на повороте создатели интернета, с появлением которого моя затея потеряла практический смысл: репродукции стало гораздо удобнее размещать там. Правда, единого хранилища фотокопий произведений искусства в интернете тоже не появилось, но и я на такое не замахнулся, поскольку не программист, а на создание команды уже не было ни энергии, ни азарта.

Тем временем в стране, отменившей социализм, стал ослабевать товарный дефицит, включая автомобильный. Выставочные залы и фойе кинотеатров заполнялись подержанными иномарками, а престижные магазины демонстрировали новенькие сверкающие модели на любой вкус, хотя далеко не на любой карман. Ну, всё, надо бежать. Но куда? Либо вчера по семь тысяч, но в очередь, либо сегодня без очереди, но по двадцать. А у меня и трёх нет (шутка по мотивам Карцева).

Из всех иномарок я особенно запал на джип «Чероки» фирмы Крайслер, который увидел на международной автомобильной выставке, проходившей на ВДНХ. Чероки – по-нашему ирокез, представитель индейскго племени, знакомого нам по романам Фенимора Купера. Лаконизмом и элегантностью форм, приземистостью одновременно с высоким клиренсом он ласкал мой изысканный дизайнерский вкус. Поначалу силуэт был излишне ребристый, жестковатый, но при обновлении модели рёбра слегка скруглили, и вышло самое то.

За стеклянной витриной ЦУМа, где я прогуливался в обеденный перерыв, выставили этого тёмно-зелёного красавца, наверное, чтобы я ходил и облизывался. Я полюбил его так же, как прежде – кассетник «Вильму». Но если «Вильму» я любил в процессе эксплуатации, то «Чероки» – чисто платонически, щёлкая голодными зубами. А тут к нам в институт явился представитель фирмы Крайслер с предложением популяризировать в России их машины. «Чероки» стоил 16 тысяч долларов − по нынешним временам недорого, но для тех лет слишком круто. Я предлагал им, учитывая тяжёлое положение нашей страны, скостить цену хотя бы до 12 тысяч, но они были заносчивы и самоуверенны. Дескать, всё раскупят и без вас. А потом эту модель сменил «Гранд Чероки», который потерял стройность и поджарость, стал похож на другие «дутые» иномарки и перестал угождать моему изысканному вкусу.

Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24

10 комментариев к записи “Кое-что о себе”